В префектуре Гифу, в городке Огаки жил продавец антикварных вещей, известный как Нагадзен. Его настоящее имя было Дзендзо. Тихий, кроткий старик, он был далеко известен за пределами своего городка среди продавцов антиквариата. Нагадзен умер в возрасте 99 лет.

Несколько лет назад он пригласил меня отведать диких дроздов в деревенском домике в горах Кисо. Последняя часть горной дороги была непроходима для машин, и мы должны были идти пешком. Дорога была довольно крутой, и я опасался, что такая нагрузка может оказаться не под силу человеку далеко за девяносто. Но оказалось, что старик был гораздо крепче меня и он всю дорогу шёл впереди – выпрямившись, твёрдой, полной благородства походкой.

Цвет зимних хризантем и розовых листьев оживлял пустынный пейзаж вдоль дороги. Зима была на пути к горам Кисо, и в воздухе чувствовалось приближение первого снега.
Я не знаю, где старик брал своих дроздов – ловля диких птиц была запрещена – но вкус их был восхитителен. Сидя около большого котла посреди комнаты, мы провели время в приятных беседах и трапезе с полудня до наступления ночи. После короткого отдыха от еды Нагадзен сказал: “Ну что ж, может быть, я приготовлю чай ?” Он извлёк из своего узелка какой-то свиток и повесил его на стену за котлом. Свиток пришёлся как раз впору, и каллиграфическая надпись руки Дзиуна на нём превосходно сочеталась с закопчёной стеной. От этого обстановка у очага сразу изменилась: я почувствовал, как будто Дзиун присутствует на нашем чаепитии.

Нагадзен вынул также и несколько зимних хризантем, которые он сорвал по дороге, а я даже не заметил. Он разложил их в чаше старой работы из Етидзен, добавив таким образом тонкий цветовой оттенок тёмной комнате с земляным полом. Потом он достал из ящика чайные принадлежности и начал приготовление чая мягкими, осторожными движениями. Старик вёл себя очень естественно и неброско. В его действиях не было и намёка на формальность или манерность.

Я внимательно следил за каждым движением Нагадзена. Он родился около Нагои, поэтому не было ничего удивительного в том, что он много практиковался в чайных церемониях. Но то, что поразило меня в его способе приготовления чая, имело мало общего с опытом и мастерством. Я не мог не подумать о том, что так, наверное, приготовляли чай Такено Дзоо и Сен но Рикью: в движениях Нагадзена не было ничего от общепринятых форм чайной церемонии; он просто делал чай по-своему:
“Я забыл, что идёт за чем по порядку. А вообще, это всё равно, если мы получаем удовольствие”.

Может быть, он просто помогал мне расслабиться, потому что я не был экспертом в чайных церемониях. Если так, то это небольшое представление было ещё более замечательным. Луна уже появилась на небе, хотя был ещё ранний вечер. Я был немного пьян, и лёкий ветерок поздней осени, казалось, струился в моём теле, поднимая меня до самого потолка.

Много было сказано о ваби и саби – грубая простота, спокойствие, одиночество – всё это основные эстетические принципы чайной церемонии. Но чем дальше люди увлекаются теоретизированием, тем дальше они уходят от истинного понимания. Высшая цель чайной церемонии – это достижение игривого, подвижного состояния ума – пустого и без всякого предназначения – которое показал мне старик в этот вечер. Такое состояние ума и есть близость к дзенскому просветлению.

Дзэн предупреждает: язык полон ловушек, язык – главное препятствие к пониманию. Фраза furyu monji (“не основываясь на словах и буквах”) передаёт дзэнское понимание того, что никакая глубокая мысль не может быть передана с помощью слов. Объяснять словами путь к просветлению всё равно, что ловить отражение луны в пруду.

Точно так же все попытки буквально перевести слова wabi и sabi обречены на неудачу. Тем не менее, можно попробовать проследить эволюцию этих слов и тем самым приблизиться к пониманию значения, которое за ними стоит.

Слово wabi происходит от глагола wabu, который обозначает “тосковать”, и прилагательного wabishii, использующегося для передачи чувства одиночества, тоски, покинутости. Однако, все эти негативные определения использовались в гораздо более позитивном смысле в период Камакуры и Муромати для определения жизни, освобождённой от тягот материального мира.
Жизнь в бедности и одиночестве есть по дзену идеальные условия для постижения тайн реальности бытия, для поиска мира и гармонии.

Первым в литературе слово sabi употребил поэт Фудзивара Но Тосинари. Он использовал его, чтобы передать чувство отчуждения, одиночества, используя метафору тростника на морозе. Это использование слова sabi закрепилось и стало равнозначно буддистскому видению неустойчивости, изменчивости, непостоянства жизни, которое выражается словом mujo. Понятие mujo – это ось, вокруг которой вращается философия дзэна. Среди японцев вообще сильна идея очарования смерти, которую в отличие от людей западных, они не боятся, а стараются использовать в своих интересах, черпая из эмоционального эффекта неизбежности смерти силу во всех своих начинаниях. Эта сила часто сопровождается чувством безутешного одиночества, которое и обозначается словом sabi.

Когда старых мастеров чая спрашивают о ваби-саби, они чаще всего отказываются дать какое-либо определение, а отсылают к стихотворению Фудзивары Но Садайе (1162-1241), которое, как говорят, воплощает в себе дух ваби-саби:

Я гляжу вдаль,
Но не вижу ни вишнёвых деревьев,
Ни пожелтевших листьев.
Только бедная хижина на берегу,
В сумерках осеннего вечера.

Мацуо Басё (1644-1684) использовал слово sabi в хайку в качестве эстетической стороны самой сущности жизни. В своей прозе он придавал старости, одиночеству и смерти черты ясной и безмятежной красоты. Грусть – состояние, особенно почитаемое в дзэне – используется его последователями для оттачивания духа, освобождения его от мирских, преходящих забот.

Оба слова – wabi и sabi – уходят корнями в дзэнское понимание мира. Между двумя этими словами происходит вечная игра юности и старости, красоты и уродства, жизни и смерти; они определяют ритм природы и бытия. Говоря более конкретно, wabi больше ассоциируется со стилем жизни, тогда как sabi часто используется для описания физических характеристик объекта, которые отражают его недолговечность и простоту.
Однако, значения, которые можно придать каждому из этих слов и их комбинации, настолько разнообразны и необозримы, что любая дальнейшая попытка их академической классификации будет противоречить самому духу дзэна.

Подытоживая, можно попытаться дать такое, пусть и несколько расплывчатое, но всё-таки определение термину ваби-саби:

Ваби-саби – это интуитивное понимание преходящей красоты физического мира, которая является отражением необратимого течения жизни в мире духовном. Это труднооценимая красота, которая живёт в простых, несовершенных и даже разрушающихся предметах; эстетическая чувствительность, которая находит печальную красоту в недолговечности всех вещей.

отсюда http://all-japan.livejournal.com/15657.html